Актуально:

Ульрих Цвингли - реформатор Швейцарии

Спустя несколько недель после того, как в хижине саксонского горняка появился на свет Лютер, в домике пастуха, расположенном среди Альпийских гор, родился Ульрих Цвингли. Выросший среди величественной, прекрасной природы, он еще с детских лет проникся сознанием величия и всемогущества Бога.

Отец Цвингли, подобно отцу Мартина Лютера, очень хотел, чтобы его сын получил образование, и в раннем возрасте мальчику пришлось расстаться с родными горами и долинами. Он быстро развивался, и вскоре в семье возник вопрос о серьезном образовании. Тринадцатилетнего мальчика отправили в Берн, в одну из лучших школ Швейцарии. Там, однако, его подстерегала опасность, чуть было не сломавшая ему всю жизнь, – монахи изо всех сил старались склонить Цвингли к поступлению в монастырь.

Доминиканцы Берна понимали – если удастся привлечь на свою сторону этого молодого талантливого студента, то к ним потекут и почести, и деньги. Энергия юности, выдающиеся ораторские способности, литературные, музыкальные и поэтические таланты скорее, чем показная пышность способствовали бы популярности ордена и, следовательно, увеличению его доходов. Хитростью и лестью монахи пытались соблазнить Цвингли поступить в их монастырь. Замыслы монахов стали известны отцу юноши. Он отнюдь не желал, чтобы его сын вел праздную и бесполезную монашескую жизнь. Понимая, что все будущее его сына поставлено под угрозу, он приказал ему немедленно возвратиться домой.

Цвингли повиновался, но оставаться в родном селении он уже не мог и вскоре отправился продолжать свои занятия в Базель. Там он впервые услыхал Благую весть о благодати Божьей. Виттембах, учитель древних языков, изучая греческий и еврейский, познакомился и со Священным Писанием, а уже через него Божественный свет был распространен и среди студенчества. Он внушал молодым людям, что есть истина, куда более древняя и возвышенная, чем учения философов и богословов. Эта древняя истина состоит в том, что только смерть Христа может искупить грехи грешника. Эти слова оказались для Цвингли первым лучом света, предвестником зари.

Вскоре Цвингли получил первое назначение и оставил Базель. Первым его поприщем стала церковь в Альпах, вблизи его родного селения. После того как Цвингли принял сан священника, "он безраздельно посвятил себя исследованию Божественной истины; ибо прекрасно понимал, – говорит один из его современников, – как много должен знать тот, кому доверили пасти стадо Христово". Чем больше он постигал Писание, тем отчетливее видел разницу между библейскими истинами и заблуждениями Рима. И он подчинил себя Библии как Слову Божьему – единственно непогрешимому и надежному руководству. Он понимал, что эта Книга истолковывает сама себя. Он не осмеливался искать в Писании подтверждения ранее сформулированным доктринам, а считал своим долгом понимать все так, как написано. В процессе изучения Библии он не прибегал за помощью ни к кому, кроме Святого Духа, ибо был убежден, что Он дастся всем ищущим Его с сердечной молитвой.

Свое учение Цвингли заимствовал не от Лютера. Это было учение Христа. "Если Лютер проповедует о Христе, – говорил швейцарский реформатор, – он делает то же, что и я. Он привел ко Христу намного больше людей, чем удалось мне. Но это не имеет никакого значения. Я не буду проповедовать никакого другого имени, кроме имени Христа; я – воин Евангелия, и Христос – мой единственный Наставник. Мы с Лютером ни разу не обменивались письмами. Почему? Чтобы все убедились, что Дух Божий не противоречит Сам Себе, поскольку мы оба, не сговариваясь, проповедуем учение Христа совершенно единодушно".

В 1516 году Цвингли пригласили на должность священника в Эйнзидельнский монастырь. Там ему предстояло столкнуться со всеми беззакониями Рима и стать реформатором, оказавшим сильное влияние на умы современников, которое вышло далеко за пределы родных Альп. Среди святынь Эйнзидельна особой популярностью пользовалось изображение Девы Марии, которое, как говорили, обладало чудодейственной силой. Над воротами монастыря можно было прочитать слова: "Здесь можно получить полное отпущение грехов". Не иссякал поток паломников, стекавшихся сюда, чтобы поклониться Деве Марии, но на ежегодный праздник освящения иконы собиралось множество народа не только со всех концов Швейцарии, но даже из Франции и Германии. Глубоко обеспокоенный всем происходящим, Цвингли, удрученный этим зрелищем, воспользовался возможностью объяснить этим ослепленным рабам суеверия, какую свободу дарует Евангелие.

Многие с радостью приняли весть об искуплении грехов через Иисуса Христа. Обряды римской церкви не приносили душе желанного мира, и теперь люди с верой приняли Кровь Спасителя как умилостивление за свои грехи. Они возвратились домой, чтобы и другим рассказать о полученном ими драгоценном свете. Истина распространялась из селения в селение, из города в город, а число паломников в храме Девы Марии значительно сократилось. Сократились пожертвования, а следовательно, уменьшился и доход самого Цвингли. Но это только радовало его, так как означало, что чары фанатизма и суеверия теряют силу.

Церковное начальство не заблуждалось относительно деятельности Цвингли, но пока воздерживалось от вмешательства. Не теряя надежды привлечь реформатора на свою сторону, они пытались купить его лестью. Тем временем истина все глубже проникала в сердца людей.

Работа Цвингли в Эйнзидельне приготовила его для более широкой деятельности, которую ему вскоре предстояло начать. После трехлетнего пребывания в Эйнзидельне ему предложили место священника в кафедральном соборе Цюриха. Это был один из самых значительных городов в Швейцарской конфедерации, и отсюда влияние Цвингли должно было выйти далеко за ее пределы. Однако духовные лица, пригласившие Цвингли в Цюрих, опасались каких-либо новшеств и соответственно обозначили его обязанности.

«Ты не должен пренебрегать ничем, что только может способствовать увеличению доходов собора. Произнося проповедь с кафедры или принимая исповедь, ты должен наставлять верующих аккуратно платить все десятины и дары, чтобы они таким образом доказывали свою любовь к Церкви. Ты обязан стараться умножать доходы от соборования больных, совершения месс и вообще от всех таинств Церкви. Что же касается причастия, проповеди и заботы о пастве, – добавили его наставники, – то это тоже входит в обязанности священника. Но их ты можешь возложить на своего помощника, особенно проповедь. Причастие ты должен совершать только для знатных лиц, и то лишь тогда, когда тебя позовут; ни в коем случае не следует причащать всех подряд».

Цвингли молча выслушал эти наставления и поблагодарил за оказанную ему честь служить в таком важном месте, а затем изложил свои взгляды о предстоящей работе. "Жизнь Христа, – сказал он, – слишком долго была сокрыта от народа. Я буду проповедовать по Евангелию от Матфея... руководствуясь только Священным Писанием, буду объяснять его глубину, сравнивая отдельные места, и в постоянной и горячей молитве просить о том, чтобы Господь вразумил меня. Я буду служить только во имя славы Господа, Его Единородного Сына и для настоящего спасения душ и назидания их в истинной вере". Некоторым священникам не понравились намерения Цвингли, и они пробовали разубедить его, но он остался непоколебим, отклонив все упреки в нововведениях и утверждая, что действует теми методами, которыми издавна пользовалась Церковь.

В то время как в различных странах появились люди, указывавшие народу на возможность прощения и оправдания через Кровь Христа, Рим с новым рвением начал расширять свой рынок, предлагая людям во всех христианских странах прощение за деньги.

Каждый грех имел свою определенную цену, и людям предоставлялась свобода совершать преступления, лишь бы только пополнялась церковная казна. Таким образом, возникли два движения: одно предлагало прощение грехов за деньги; другое предлагало прощение грехов через Христа. Рим дозволял грех и делал его источником своей наживы; реформаторы осуждали грех и указывали на Христа как на жертву умилостивления и Избавителя.

В Германии продажа индульгенций была поручена доминиканскому ордену и осуществлялась под руководством бесчестного Тецеля. В Швейцарии эта торговля находилась в руках францисканского ордена и возглавлялась Самсоном, одним из итальянских монахов. Самсон уже сослужил добрую службу Церкви, собрав в Германии и Швейцарии огромные суммы денег для папской казны. Теперь он ездил по всей Швейцарии, привлекая к себе огромные толпы людей, обирая бедных крестьян и получая щедрые дары от богачей. Влияние реформы привело к резкому сокращению продажи индульгенций, хотя она все еще продолжалась. Цвингли был еще в Эйнзидельне, когда Самсон появился в соседнем городе со своим «товаром». Как только реформатору сообщили об этом, он немедленно отправился в путь, чтобы помешать Самсону. Им не довелось встретиться, но Цвингли столь успешно разоблачал замыслы Самсона, что тот счел за лучшее удалиться в другие области Швейцарии.

В Цюрихе Цвингли продолжал ревностно выступать против торговли индульгенциями, и когда Самсон приблизился и к этому городу, представитель городской ратуши посоветовал ему не переступать городской черты. С помощью всевозможных уловок Самсону удалось получить разрешение на вход, но, не продав ни одной индульгенции, он был выслан из Цюриха и вскоре покинул пределы Швейцарии.

Особенный размах приобрела Реформация в 1519 году, когда вся Швейцария была поражена эпидемией чумы, которую называли черной смертью. Столкнувшись лицом к лицу со смертью, многие осознали, как ничтожны и бесполезны жалкие листочки об отпущении грехов, купленные ими. Душа жаждала твердого основания для своей веры. Цвингли не избежал ужасной болезни. Его состояние было настолько тяжелым и безнадежным, что распространился слух о его смерти. Но и в час испытания надежда и мужество не покинули реформатора. Он с верой взирал на Голгофский крест, во всем полагаясь на искупительную жертву Христа. Вырвавшись из объятий смерти, он принялся еще пламеннее проповедовать Евангелие, слова его звучали с необычайной силой. Люди радостно приветствовали своего любимого учителя, который уже побывал на краю могилы. Выхаживая больных и заботясь об умирающих, они, как никогда раньше, сознавали цену Евангелия.

Изучая Священное Писание, Цвингли еще глубже начал постигать истину, заключенную в нем, и с еще большей полнотой пережил возрождающую силу этой истины. Грехопадение человека и план искупления – вот темы, к которым он неизменно обращался. «В Адаме, – говорил он, – мы все умираем под тяжестью своих беззаконий, обреченные на вырождение и осуждение». «Христос... приобрел для нас вечное искупление... Его страдания... это вечная жертва, принесенная ради исцеления души и удовлетворяющая Божественное правосудие в отношении всех тех, кто с твердой и несокрушимой верой уповает на нее». Вместе с тем Цвингли подчеркивал, что благодать Божья не дает людям свободы грешить: «Где есть вера в Бога, там есть и Бог; где есть Бог, там есть и горячее желание делать добрые дела».

По мере развития идей Реформации в Цюрихе произошли заметные перемены в жизни людей: сократилось количество преступлений, в обществе воцарились согласие и порядок. «Мир поселился в нашем городе, – писал Цвингли, – здесь нет ссор, лицемерия, зависти и раздоров. Откуда может прийти подобное согласие, как не от Господа и нашего учения, дарующего нам плод мира и благочестия?»

Победы, одержанные Реформацией, заставили папистов с еще большей энергией и ожесточением приняться за ее уничтожение. Видя, как мало удалось добиться преследованием Лютера и его сторонников в Германии, они решили победить реформаторов их собственным оружием. Было решено устроить диспут и пригласить на него Цвингли, заранее обеспечив победу папистов на диспуте правильным выбором места его проведения и состава судей. Только бы удалось заманить Цвингли к себе – тогда они ни за что не выпустят его из своих рук. Они рассуждали так: если удастся заставить замолчать руководителя, то движение быстро потерпит крах. Однако это намерение они тщательно скрывали.

Диспут был назначен в Бадене, но Цвингли не появился на нем. Совет города Цюриха, догадываясь о коварных замыслах папистов и помня о кострах, на которых паписты сжигали вестников Евангелия в своих кантонах, не разрешил своему пастору подвергать себя опасности. В Цюрихе он готов был встретиться с любым представителем Рима, но ехать в Баден, где только что пролилась кровь мучеников за истину, означало идти на верную смерть. Интересы Реформации защищали Эколампадиус и Хаммер, а римское духовенство представляли известный доктор Экк с целой свитой ученых и прелатов.

Хотя Цвингли и не присутствовал на диспуте, его влияние ощущалось. Паписты сами назначили секретарей, а всем остальным было запрещено вести записи под угрозой смерти. Но, несмотря на это, Цвингли ежедневно получал точный доклад обо всем происходящем в Бадене. Один из студентов, присутствовавших на диспуте, каждый вечер записывал все аргументы сторон. Двое других доставляли эти записи и письма Эколампадиуса в Цюрих. В ответных посланиях реформатор высказывал свои пожелания и советы. Ответы он писал ночью, а утром студенты уже возвращались в Баден. Чтобы не вызвать подозрения у стражи, стоящей у городских ворот, они носили на голове корзины с домашней птицей и беспрепятственно проникали в город.

Так боролся Цвингли со своими коварными врагами. «Размышляя бессонными ночами, отправляя послания в Баден, – писал Миконий, – он сделал больше, чем если бы лично дискутировал со своими врагами».

Паписты, предвкушая близкую победу, прибыли в Баден в роскошных одеяниях, украшенных драгоценностями. Они окружили себя роскошью, питались самыми изысканными блюдами и пили самые тонкие вина, облегчая бремя духовных обязанностей пирами и различными удовольствиями. Как же не походили на них реформаторы, которые в глазах народа немногим отличались от нищих! Скромная еда отнимала у них очень мало времени. Хозяин дома, где остановился Эколампадиус, заглядывая к нему в комнату, всегда заставал его за чтением или молитвой. Немало изумляясь, он вынужден был признать, «что этот еретик – очень благочестивый человек».

Во время диспута «Эккен, исполненный высокомерия, взошел на великолепно украшенную кафедру, в то время как скромный Эколампадиус в бедной одежде занял отведенное ему место напротив своего противника, на грубо обтесанной скамье». Громкий голос и безграничная самоуверенность никогда не изменяли Эккену. А блеск золота и слава еще более воодушевляли его – ведь защитнику веры было обещано щедрое вознаграждение. Когда же наконец иссяк поток его красноречивых доказательств, он прибег к оскорблениям и даже проклятиям.

Скромный и не уповающий на свою силу Эколампадиус избегал спора и начал с торжественного признания: «Я не признаю никакого другого мерила, кроме Слова Божьего». Хотя он говорил мягко и вежливо, тем не менее в нем была заметна непреклонная воля и большой ум. В то время как римское духовенство, по своему обыкновению, ссылалось на авторитет обычаев и преданий Церкви, реформатор твердо придерживался Священного Писания. «Традиция, – сказал он, – не имеет силы в Швейцарии, если только она не закреплена в конституции; но что касается вопросов веры, то здесь нашей конституцией является Библия».

Бросавшаяся в глаза разница между участниками диспута не осталась незамеченной. Ясные и определенные доводы реформатора, высказанные мягко и сдержанно, привели к тому, что народ с отвращением отвернулся от хвастливых и гневных тирад Эккена.

Диспут продолжался восемнадцать дней. После его окончания паписты самонадеянно объявили, что победа осталась на их стороне. Большинство депутатов поддержали Рим, и сейм, признав реформаторов побежденными, постановил, что они вместе с Цвингли отлучаются от Церкви. Но впоследствии стало ясно, кто одержал победу. Диспут в Бадене стал сильным толчком в распространении протестантизма, и через самое короткое время такие крупные города, как Базель и Берн, перешли на сторону Реформации.